Это ее «Эленька» меня задело. Не стало Эленьки, появилась Симочка, жизнь идет. Похоже, Вероника только тут и увидела, что я была не такой веселой, как все вокруг.

– Так что же все-таки произошло с Элеонорой? – спросила она, теперь вся внимание.

Я увидела, что она действительно хотела это знать. Но что я могла ей рассказать? И сколько? Она почувствовала мою растерянность.

– Прости за настырность, – смутилась она.

Меня это тронуло.

– Элеонора сейчас другой человек – сказала я. – И настолько другой, что мне даже странно говорить о ней, как об Элеоноре. Хотя я поэтому и искала вас. Я ведь обещала вам…

– Ах, неважно, – перебила она меня. – Обещание было тогда, когда ты еще не видела свою сестру. У меня тоже было такое: вдруг тот, кого знаешь, становится совершенно другим. Один мой друг перенес инсульт и стал как малый ребенок. Когда я увидела его в больнице, то онемела от ужаса. Но ничего, потом я привыкла к этой метаморфозе и стала узнавать в том «ребенке» чаровника, с которым не раз играла. И ты привыкнешь к новой Эле.

Она действительно ничего не знала. Мы сидели в кафе, где все пили, ели и смеялись. Посвящать ее в новую жизнь Элеоноры мне хотелось все меньше.

– Да-да, – согласилась я с ней, и Вероника перевела разговор на меня. Я сказала, что живу сейчас с матерью.

– Вам Эля о ней что-нибудь рассказывала? – поинтересовалась я. Оказалось, что нет.

– Как мама? – спросила Вероника.

– Да так, по-разному, – уклончиво ответила я. На лице у Вероники появилось беспокойство. Оно было таким искренним, что я ей все выложила как есть.

– Что для тебя сейчас особенно трудно? – спросила она, когда я кончила свой рассказ об Ольге Марковне.

Тут я и рассказала ей о ее наставлениях и поучениях, а она мне – о благодарности как подарке. А сказала она так, потому что до сих пор терзалась, что сама не сделала нечто важное для своей матери. Правда, это было совсем другое.

– Когда мама была близка к тому, чтобы оставить наш мир, с ней была рядом только сиделка, которую мы для нее наняли, – рассказала мне Вероника. – Я находилась на съемках, моя старшая сестра была за границей, младшая уехала в отпуск. Сиделка смогла дозвониться только до меня, когда мама стала, как выразилась эта женщина, капризничать. У мамы вдруг возникло желание, чтобы ее дочери стали теперь читать ей перед сном. От сиделки она этого не хотела, каждый вечер это должен был быть кто-то из ее детей. Мама просила вызвать к себе то одну из нас, то другую, то третью. Такое вот у нее появилось странное желание. Ну а поскольку она временами становилась чумной от лекарств, то все уже перестали воспринимать всерьез ее странные желания. Так это было и с ее последним желанием. Я тогда была не так далеко от Москвы и могла бы приехать, но не приехала. Знать бы, что это мамино желание было последним… Но этим себя не утешишь. Надо было просто дать ей то, что она просила.

– Не знаю, могу ли я это – что-то дать, не думая, надо это или не надо, – сказала я.

– Ты можешь, – сказала Вероника.

Так часто говорят тем, кто на исходе сил. Это как похлопывание по плечу. Похлопывания по плечу я не люблю. «Неужели я стала такой жалкой» – подумала я. Ну и что? Я почувствовала, что мне все равно, кто и как меня видит, в том числе и Вероника. И мне понравилось это ее «просто дать».

К нам подошли Андрей и Симочка, которая должна была снова выступать. Вероника переключила свое внимание на них, и я ушла.

12

Когда я ехала в метро обратно к матери, то задалась вопросом: а разве Кир еще не вернулся? Последний раз он звонил мне месяц назад. Он тогда был занят подготовкой к двухнедельному свадебному проекту. Сначала это должна была быть съемка на бракосочетании, потом фоторепортаж из свадебного путешествия по Перу. Кир уже должен был быть в Москве. Он обещал позвонить мне сразу же, как вернется, но от него до сих пор ничего не было слышно. Может быть, что-то случилось?

Мне стало беспокойно от этого вопроса. Я вышла из вагона на следующей же станции, села там на скамью и набрала номер Кира.

Включился автоответчик, и я услышала его голос. Звучал знакомый мне текст о его отсутствии, а меня обдало теплой волной. После приглашения оставить свое сообщение я попросила Кира дать мне о себе знать. А потом села на следующий поезд.

Когда я добралась до своей станции и поднималась на эскалаторе к выходу из метро, мой мобильник зазвонил. «Кир!» – обрадовалась я. Но оказалось, что это была реклама. Я разозлилась и отключила свой телефон. Было уже поздно, и раз Кир сразу мне не перезвонил, то сделает это только завтра.

Ну а следующий день выдался у меня суматошный, и я забыла включить мобильник. Это обнаружилось лишь в понедельник днем, когда я заехала к Вале. Оказалось, что она искала меня утром по срочному делу, но не смогла связаться.

Когда я включила свой мобильник, то увидела, что вчера мне звонили и Кир, и Вероника. Они оба оставили сообщения на автоответчике. Я прослушала их, когда шла из «Дубравы» к метро. Первым был Кир:

– Маша, у меня все нормально. Решу одну личную проблему и позвоню тебе. Пока.

Мне стало душно от этих слов. Я тотчас перезвонила Киру. Снова был автоответчик, и я сдалась.

Вероника тоже была краткой. Ей надо было мне что-то сказать, и она просила ей перезвонить, что я и сделала.

– Было бы удобнее, если бы ты ко мне заехала, – сказала Вероника. Я пообещала быть у нее уже сегодня вечером, когда мать ляжет спать.

Я приехала к Веронике, и она рассказала мне, что после нашей встречи в «Ангро» у нее был разговор с Андреем об Элеоноре. В этот раз он рассказал ей больше. И прежде всего о ее новой роли – роли жрицы, как он выразился.

– Он увидел в ее поведении актерскую игру? – спросила я.

– Что-то в этом роде. Во всяком случае, так я его поняла.

– Не думаю, что это игра. Это у нее всерьез.

– Ты уверена?

– Нет, конечно. Но еще меньше я уверена, что это всего лишь игра.

– О! – тихо и коротко воскликнула Вероника и отвела от меня взгляд.

– Да и зачем ей было играть передо мной?!

– Ну, мало ли какие у нее могли быть цели… Например, чтобы ты потеряла свой пыл вернуть ее домой и побыстрее уехала обратно, – сказала Вероника.

– И вы думаете, что она ради